Если человек не может принять вполне и всецело того дара, который дал ему Христос, если он крепко забыл, что призван стать Богом, то тогда, по милости Бо- жией, человеку дается хотя бы частичная правда. Эта правда — ислам. Мы сами отвергаем очень многое и вместо полного атеизма получаем хоть немногое — хотя бы покорность. Покорность Богу — это ведь тоже здорово; мы‑то знаем, что такое непокорность Богу: достаточно выйти из этого зала на улицу и посмотреть, к чему она приводит. Но бесконечно лучше полное принятие жертвы Христовой, пусть оно и трудно, и многие люди понести этого не могут.
Христос не случайно пришел в Иудею, не случайно израильский народ обосновался в Палестине — вовсе не потому, что палестинская земля как‑то особо свята.
Скорее наоборот, Палестина была проклятой за те бесчинства, которые творили ее древние обитатели — ха- нанеи. Но, изучая историю дохристианских религий, мы видим, что по каким‑то таинственным причинам наиболее подготовлен к проповеди Христа был западный мир, то есть мир от реки Инд до берегов Атлантики. Во–первых, западный мир ждал воскресения во плоти, ждал посредника, который соединит Бога и человека, и верил в великолепие этого мира, где человек — хозяин и царь. Воплощение произошло на этой земле, потому что здесь, по крайней мере некоторые, могли принять Христа. А что же Индия, что же Китай? Неужели Бог забыл людей своих? Неужели нас Он любит и потому родил русскими и православными, а индийцев не любит и рождает их индуистами? Никто этого не подумает, потому что любого человека, появившегося на свет, независимо от его этнической принадлежности, Бог любит одинаково, ибо Он Творец всех человеков.
Но посмотрите на историю христианства. Египет обратился во II веке, греко–римский мир — в IV‑V веках. Хотя проповедь Павла была в первом столетии, но она далеко не полностью обратила греко–римский мир. Ко времени знаменитого эдикта Константина Великого об уравнении в правах язычников и христиан, по подсчетам большинства ученых, не более десяти процентов граждан Римской империи исповедовали христианство, остальные были язычниками. Но к IV‑V веку происходит массовое обращение. Примерно в VII‑VIII веках обращается Германия, в 1 Х~Х — Скандинавия, в X — Русь, в XIV веке — Литва. Через тысячу лет после проповеди Христа продолжает распространяться слово Христово. А Филиппины, например, стали христианской страной только триста лет назад. Кто сказал, что этот процесс прекратился?
Слово Божие действенно в своей силе, оно продолжает распространяться по миру, и все новые и новые народы открываются ему. Но означает ли это, что все, что было до этого, пошло насмарку, уже не нужно? Да разве можно себе представить богословие — деяния Вселенских соборов, формулировки понятий усии и ипостаси, природы и личности, — всю совокупность мощнейшего раннехристианского богословия, блестящие догматы, на которых стоит Православная Церковь, без подкладки из греческой дохристианской, языческой философии! Ведь Отцы Церкви — Василий Великий, Григорий Богослов, Кирилл Александрийский — учились в лучших академиях античного мира, у языческих профессоров. И они их научили тому знанию, владению словом, логикой, тому миропониманию, из которого могли отлиться выражения христианской догматики. Если бы не было дохристианского мира, то не было бы и мира христианского. Возможно, те народы, которые обратятся в будущем, несут свое знание и видение, столь же нехристианское, как у Платона и Аристотеля, но и столь же важное — как важны были Платон и Аристотель для Василия Великого и Григория Богослова. Возможно, нехристианские народы еще принесут свой дар, и я даже дерзновенно могу себе представить, отчасти, чуть–чуть, как это может произойти.
Вот для нас с вами величайшая истина христианства — обожение — в значительной степени уже как бы и стерлась, забылась. А Индия живет обожением — бестелесным; если индиец, уверовав во Христа, сохранит свойственное индийскому благочестию напряженное стремление к соединению, слиянию с Богом, он оживит наши души, забывшие высшую цель христианства. Сам же он получит великий дар сохранения своей личности, узнает, что после смерти есть сознание. В Китае, в отличие от Индии, христианство значительно распространилось, не отметая при этом полностью китайского видения мира: китайцы, став католиками, не превращаются в итальянцев, став православными — в русских, а остаются китайцами, и не только по цвету кожи. Традиционное китайское мировидение может принести христианству особое отношение к миру как к творению Божию, особую радость и благоговение перед его красотой, которое мы отчасти, к сожалению, утратили, излишне сосредоточившись на себе. Мы стали эгоистами, и надо сказать, западная религиозная традиция склоняет человека к эгоизму — не личному, а родовому: все ради человека, все для блага человека. Это и так, и не так. Человек — царь, но не тиран в этом мире; царство не создано для царя, это царь создан для царства, только тиран думает, что целое государство — его ванная комната, в которой он может делать все, что угодно. И вот напомнить, что этот мир не для человека создан, а человек в нем всего лишь поставлен начальником, правителем, попечителем, царем, напомнить великолепием своего творения, научить замечать красоту каждого цветка и каждой пташки как Божественного творения — вот что принесет нам Дальний Восток, в то же время усвоив, что человек не только кончик волоска на лошадиной шкуре, но и богоподобное существо, ради которого умер Спаситель, чтобы сделать его Богом.
Путь человека к Богу будет продолжаться до тех пор, пока будет течь время, светить солнце, пока Господь не свернет этот мир, как свиток. И мы должны помнить, что каждый дар Божий, каждая искра человеческой воли, направленная к Богу, бесценна. Рассматривая из глубин прошлого до сегодняшнего дня все эти великие дары и открытия истины, мы должны с удивлением смотреть, как, несмотря на всю нашу негодность и побеждая ее, наш Небесный Отец зовет и ведет нас к Себе. И в этом главный смысл истории религии и ее цель.
Вот, пожалуй, и все.
